Чтобы понять смысл переплетений и спиралей кельтского искусства, обретающего форму в энергичных, органических водоворотах, сначала нужно понять тот путь, на котором древние кельты плели паутину своей жизни. Удивительные узоры на странице пергамента или на каменном кресте, отражают мир, наполненный бесконечным восхищением движения, совершенством, балансом между ограниченным и беспредельным. Кельтские узоры говорят с нами через темные чащи глухих лесов, которые когда-то покрывали Британию и Ирландию. То здесь, то там неожиданно появляется из переплетенных узлов животное или птица, словно выходит из теней деревьев. Человеческие формы переплетаются с животными, и из их объединения, скрученных и переплетенных линий, соткан целый гобелен. Иногда форма, которая начинается как человеческая, может закончиться животным или птицей.
Это ритмическое, глубокое проникновение форм отражает опыт восприятия мира как живого существа ранними кельтами. Их мир был заселен пантеоном богов и богинь, которые жили в разных окрестностях или персонифицировали их. Сама Ирландия встречается в мифах в образе великой богини, одно из имен котрой — Эриу — дало имя стране, которую мы знаем как Эйре (Ирландия). Ее телом была сама земля: два холма в Графстве Керри, напоминающие женскую грудь, носят имя Грудь Ану (Paps of Anu), по другому ее имени. Обряд коронации для ирландских королей означал ритуальный брак с землей, появлявшейся в форме богини, известной как Верховная Власть (Sovereignty). Подобные пещерам земляные жилища, такие как например Нью Грэнж в долине реки Бойн, построенные более ранними обитателями, расценивались как вход в ее лоно, где жили духи предков (а также сиды, и в целом подобные "могилы перехода" описываются в мифологии, как проход в "Иной Мир"(Otherworld). Озера, колодцы и источники были посвящены богиням (ср. напр. колодец Бригид), их воды дарили исцеление и поддержку. Море считалось царством Мананнана мак Лира, Короля Земли-под-Волнами.
Деревья также воспринимались как живые существа со своими личными качествами и отличительными признаками: яркие ягоды рябины дарили защиту от зла, плоды орешника были источником мудрости. Священное дерево стояло в центре деревни каждого племени, в то время как друиды поклонялись богам в священных дубовых рощах.
Животные считались могущественными духовными существами, которые могли связать человека с невидимыми царствами, кельтским Иным Миром. Белый олень манит охотника, вышедшего на охоту не ради свежего мяса, и боров ведет его во тьму... Провидцы узнавали будущее по наблюдениям за полетом птиц и толковали их крики. Туата Де Данаан, представители сверхествественной расы, обитавшие в полых холмах, часто являлись смертным в образе птиц или животных.
После прихода Христианства священные места все же остались священными, однако их имена изменились. Живая, говорящая с человечеством вселенная, теперь прославлялась как творение Бога. Мария или Cвятая Бригитта теперь хранила святые колодцы и даже сам Иисус приобрел языческие черты:
"Сын Рассвета
Сын облаков
Сын звезд
Сын элементов... "
Гэльские молитвы и гимны, собранные в Шотландии уже в 19-ом столетии, призывают в помощь силы животных, как, например, это благословение:
"Мудрость змеи пусть будет с тобой,
Мудрость ворона пусть будет с тобой,
Мудрость отважного орла.." и т. д.
Так и для язычника, и для кельтского христианина, окружающий мир был мостом, который объял и соединил царства Земли и Духа.
Получше разглядев эту связь, можно увидеть три разных уровня познания вселенной, каждый из них подразумевает сближение с окружающим миром до тех пор, пока границы между объектом и целью не исчезнут. Первый — довольно распространенный способ, когда человек относится к природе подобно тому, как наблюдатель относится к объекту наблюдения, оба представляют собой отдельные, дискретные объекты. Поскольку при этих отношениях значимость природы сопоставима со значимостью человека, я называю этот тип отношений принципом "Я-Ты". Второй уровень восприятия мира, который встречается чуть реже, я называю "отношением общности", где наблюдатель начинает сливаться с объектом наблюдения и границы между ними постепенно стираются. Третий уровень это своего рода симбиоз, в котором человек и другие разумные формы являются взаимозаменяемыми. Это происходит через процесс превращения, метаморфозы, и я называю этот уровень "изменяющими" отношениями.
Принцип "Я-Ты" самый известный для нас способ познания мира, где природа рассматривается как предмет человеческого опыта, и является объектом многих поэм, написанных людьми, ведущими аскетичное существование в дикой местности. Некоторые из них были языческими провидцами и предсказателями; другие — раннехристианскими отшельниками.
Эти лесные обитатели жили в хижинах из переплетенных прутьев, или даже в пещерах или на деревьях; стены, которые окружают жизнь современного человека, и отделяют нас от опыта близкого познания природы, в то время были хрупкими или не существовали вовсе. Жить так, значит видеть себя в перспективе, маленькой частицей в огромном, бурлящем мире. В одной поэме, отшельник 7-ого столетия описывает свое жилище:
"Есть у меня в лесу хижина,
Не знает никто, что живет в ней мой Бог:
Ясень на ближней стороне, снаружи кустарник орешника,
Огромный дуб заключает ее в себе.
Два вереском покрытых косяка поддерживают дверь,
И перемычки сделаны из жимолости:
Лес вокруг не имеет границ
И кормит он жирных свиней... "
Ясность и детальность этих описаний характерны для кельтской "природной" поэзии. Важно то, что все эти аллегории проистекают из реального жизненного опыта. В отличие от более поздней средневековой придворной поэзии, где природа лишь бледная аллегория абстрактных качеств, эти стихотворения несут новое восприятие каждодневной жизни. Огромное разнообразие природных явлений в каждой поэме предназначено для нас, открывая окно в мир, изобилующий разнообразием форм жизни:
"Узкая долина реки,
Где живет множество гладкошерстных, коричневых, круглолицых выдр,
Что так стремительно и рьяно ловят рыбу;
Множество белокрылых величественных лебедей
И лосось, плодящийся у скалистых берегов... "
Кельтские поэты природы призывают слиться с этой жизнью, в которую вовлечены все доступные чувства. Мы, те кто сами прогнали себя с богатого пиршества естественного мира, предпочитая ему пустые калории "виртуальных" фактов и предметов потребления, можем ощутить, как этот мир воспринимался нашими предками, которые вполне были удовлетворены естественным изобилием вещей:
"Эль с травами, блюдо клубники
Вкусной и яркой,
Плоды можжевельника,
Терновые ягоды, орехи.
Когда прекрасный сезон лета раскинет свою цветную мантию,
Вокруг течет сладкий аромат!
Земляные каштаны, дикий майоран, зеленый лук-порей,
Зеленая чистота.
Пчелы и майские жуки, маленькие музыканты мира,
Нежный хор:
Дикие гуси и утки, недолго перед концом лета
Звучит ваша музыка темного потока. "
Живость этих образов напоминает известную фразу Блэйка: "Если бы двери восприятия почистили, мир показался бы человеку бесконечным. " И действительно, в языческой кельтской традиции мудрости, поэзия расценивалась как основное умение провидца и мистика. Согласно старым легендам, поэт-провидец получал божественное озарение, съев священную сущность, появившуюся из тела Земли: чаще всего это Лосось Мудрости, который приходит из колодца, расположенного в центре Иного Мира. Когда Финн мак Кумалл, известный воин-провидец, съедает Лосося на берегу реки Бойн и становится просвещенным, первые слова, которые он произносит — похвалы месяцу маю, как будто плоть волшебной рыбы открыла ему глаза на удивительный мир:
"Нет месяца лучше мая, прекрасен его лик,
Дрозды поют днем и ночью, лес зеленеет... "
В каждой поэме, отношения поэта с естественным миром очень теплые и близкие. В 20-ом столетии мы подвержены тенденции говорить о деревьях, вместо того, чтобы говорить с ними, или расширить наше сознание настолько, чтобы "обнять дерево".
В следующей поэме, автор обращается к отдельным животным, растениям и деревьям, показывая подлинные отношения "Я-Ты" с каждым из них:
"Маленький олененок, мелодично твое мычание,
сладок твой голос, звучащий в долине реки...
Терновник, покрытый шипами, маленький черный кустарник;
Зеленая ряска, на краю колодца черного дрозда....
Яблоня, маленькая яблоня, яростно каждый трясет тебя;
цветущая рябина, прекрасны твои плоды... "
Личная жизнь поэта едва упомянута в этих стихах. Только иногда мы видим легкий отблеск некоторых деталей, описывающих быт, и то лишь в поэмах о зиме, когда поэт заключен внутри своего дома:
"Уютно нашему горшку на крюке... ", так звучит первая строчка поэмы, известной как "Зимний Холод"("Winter Cold"), но она помещена сюда лишь для того, чтобы контрастировать с тяжелым положением диких животных:
"Волкам леса Куан
Нет ни сна, ни покоя в их логове,
Крапивник не найдет
Защиту в гнезде на склоне Лона. "
Отсутствие деталей личной жизни выдвигает на первый план ее относительную незначительность, по сравнению с драмой, разыгравшейся в мире. Поэт делает себя прозрачным так, чтобы он смог достичь более глубоких уровней природы. Немецкий поэт Новалис назвал то измерение, куда он переносился во время написания стихов "убежищем души", которое он описал так:
"Где внутренний мир встречается с внешним,
и где они сливаются, и ты находишься в каждой точке этого слияния".
Жить в лесу значило жить между мирами и изучать, как пересечь не отмеченные на картах дорожки и опасные пути Иного Мира. Для этого нужно было начать сливаться непосредственно с дикой природой. Суибне и другие гельты, как считается, отращивали на теле перья, подобно птицам. С типичной двусмысленностью кельтской литературы, некоторые тексты сообщают нам, что они могли летать как птицы; другие утверждают, что перья росли только для того, чтобы защитить их от жестоких морозов и холодов, но что они "бегают по деревьям почти так же стремительно, как обезьяны или белки". Действительно ли они отращивали перья или просто были укутаны в плащи из перьев, которые делали их похожими на странных огромных птиц, скользящих меж ветвей темными вечерами? Если это был плащ, служил ли он для защиты от элементов или использовался для полета души в Иной Мир?
Суибне Гельт, как считают, бегал со стадами диких оленей, катаясь на них верхом, питаясь подобно оленю лишь дикими растениями и водой. Мерлин также описывается живущим со стадом оленей "подобно дикому животному". Вспоминаются оригинальные изображения на известном котле, найденном в торфянике в Гундеструпе, в Дании, где рогатый мужчина сидит в экстатическом трансе, окруженный лесными животными. Эти "отношения общности" с дикими животными тянули людей за грань Иного Мира: и Суибне и Мерлин развивали сверхествественные способности прорицания и изменения формы (оборотничества).
В "отношениях общности" граница между человеком и диким животным размыта; при практике оборотничества она полностью исчезает. Здесь — царство великих бардов и провидцев, которые были мастерами хождения между мирами. Осмеливаясь сознательно подвергнуть свое Я смерти, они были способны расширить индивидуальное сознание, чтобы объединить его с опытом не-человеческих форм и прожить множество жизней в иных реальностях в образах элементов или диких существ. Через опыт жизни в шкуре "не-человеческого" они достигали личной мудрости, которая позволяла им осознать себя Сознанием, а не Формой, Душой, а не Телом; жидким сознанием, которое могло стать универсальным, протекая в бесчисленных аспектах жизни естественного мира. Это было самой высокой степенью посвящения в кельтских таинствах, которые открывались лишь для самых смелых из поэтов-провидцев и героев.
Величайший бард и провидец Уэльса — Талиесин, был посвящен в таинства богини Керридвен через определенную последовательность изменений формы, превратившись, соответственно, сначала в зайца, затем в рыбу, птицу, и наконец в зерно пшеницы. Каждая из этих форм представляет один из трех элементов, составляющих жизнь: заяц — земля, рыба — море, птица — небо, и зерно пшеницы как потенциал Посвященного, вобравшего в себя силу Трех Царств.
Поэт-провидец часто описывает свои воплощения в заклинаниях, которые наполнены сверхъестественной подлинностью:
"Я был синим лососем,
Я был собакой, оленем,
Самцом косули на горе... "
Талиесин
"Я — ветер морской;
Я — волна из глубин;
Я — бык семи сражений;
Я — орел на скале;
Я — слеза солнца;"
Амергин
Другим "изменяющим форму" и путешественником во времени был Туан О'Карелл, другой древний провидец, упоминания о котором были обнаружены монахом Финнианом из Мовилля, и о котором он рассказывает в описании превращений. Он описывает тяжкий груз старости в образе истощенного старика, и радость возрождения, когда он превращается в оленя, во время первой из многих метаморфоз:
"Наконец старость настигла меня, и я был на утесах и пустошах и не мог уйти с них... волосатый, когтистый, увядший, обнаженный и серый, несчастный, отверженный. Когда однажды я уснул ночью, я увидел себя ставшим оленем. В той форме я был молод и радость была в моем сердце...
Тогда выросли на моей голове
Два рога с тремя отростками
Так, что я был груб и сер в форме
После того, как мой возраст изменился, отвергнув слабость".
Туан, подобно Суибне и Мерлину, становится вожаком оленьих стад Ирландии, перед тем как принять окончательную форму, он становится поочередно боровом, ястребом и лососем и наконец вновь принимает образ человека. Каждый раз, когда он устает, он возвращает к некой пещере, где постится в течение трех дней, период, используемый кельтскими провидцами для магических путешествий. Подобно Финтану, он подвергается многим трудностям, которые открывают ему все богатство жизненного опыта
"Я стал речным лососем ...., был энергичен и откормлен, и мои движения были прекрасны, и я избегал каждой опасности и каждой ловушки — хитрость спасла от рук рыбаков, и от когтей ястребов, и от рыбацких копий — так, что шрамы, которые они подарили, все еще на мне. "
Жизнь Туана как лосося закончилась, когда рыбаки вождя Кайрелла ловят его и жарят для его жены, которая съедает рыбу целиком. Через некоторое время оказывается, что она беременна Туаном, который осознает себя, находясь в ее лоне, помня то, кем он является на самом деле и зная обо всем, что происходит в Ирландии.
Таким образом в таинственном превращении, которое служит для того, чтобы осветить магическое взаимодействие человеческих и нечеловеческих форм в кельтской традиции, человек, который съедает лосося, чтобы стать провидцем, сам превращается в лосося, который будет съеден человеком, чтобы был рожден другой человек.